Счастливый день.
Иван Петрович Зноев или загубленная жизнь

(Картина первая.) Иван Петрович Зноев служил в большом мануфактурном магазине губернскаго города К. приказчиком, когда я с ним случайно познакомился. Это был веселый малый, говорун, хохотун, мастер посмеяться и посмешить других. В магазине, на улице, дома, в гостях—он, с веселой улыбкой, постоянно шутил. За беззаботность и веселость знакомые прозвали Ивана Петровича «птичкой». Однако, в деле своем он был исправен, трудолюбив и пользовался уважением хозяина, который его каждый год награждал и положил хорошее жалованье. В магазине такой человек дорог, потому что покупатели его все знали и любили за приветливость и веселость. Многие из них, придя в лавку, прямо обращались к Зноеву, дорожа его советом, рекомендацией товара и готовностью каждому оказать услугу. Чисто и прилично одетый, услужливый, толковый, знающий, приветливый приказчик служил приманкой в магазине. Поэтому неудивительно, что хозяин его ценил и награждал. Иван Петрович пользовался завидным здоровьем, -«кровь с молоком» как говорится. Притом он не пил совершенно вина и даже не курил. Часть своего заработка он отсылал матери-вдове, которая жила в другом городе, а на осталныя деньги прилично одевался, да любил заглядывать в театр или приезжаго певца послушать. На двадцать-шестом году жизни Иван Петрович наметил себе невесту из хорошей семьи и отказа не получил. Свадьбу сыграли скоро, и зажили молодые душа в душу. Незаметно прошло два года согласной супружеской жизни, и знакомые, глядя на счастливую парочку, говорили, что у них еще тянется медовый месяц.

(Картина вторая.) Появление на свет перваго ребенка, девочки, принесло еще больше счастья в семью Зноевых. Крестили ее и назвали Анютой. И муж, и жена наперерыв возились с малюткой. Когда после работы, вечером, являлся Зноев домой, то смеху и шуткам не было конца в их хорошенькой квартирке. Каждое движете и звук ребенка вызывал у родителей взрыв веселаго отголоска. Они отнимали друг у друга малютку, чтобы лишний раз поцеловать и поиграть с ним.

Теперь Иван Петрович совсем отстал от знакомых и от театра. Зноевы стали домоседами, и жизнь их сосредоточилась только на маленьком существе, которое внесло столько счастья в семью. Ребенок рос, и каждый день счастливые родители подмечали в нем какую-нибудь новую черту. Жизнь Зноевых была так полна счастьем и довольством, что их совершенно перестало занимать все окружающее, находящееся вне их дома. Знакомым и сослуживцам при встрече Иван Петрович только и говорил о своей Анюте. Наконец, у малютки появился первый зуб. Это было такое важное событие в семье Зноевых, что ликующий отец только и твердил о нем. Зуб Анюты был предметом гордости Зноева. «У нея уже первый зуб есть!» делился он с друзьями, не замечая, что те втихомолку уже стали посмеиваться над «птичкой», как называли Ивана Петровича. В это время как раз освободилось место старшаго приказчика. Хозяин призвал к себе Зноева, поздравил его с дочкой и объявил, что «на зубок» назначает его старшим в магазине. Когда это стало известным, то знакомые пристали к Ивану Петровичу: «Надо вспрыснуть двойную радость!» Зноев благодарил сердечно и ответил, что он совсем не пьет. «Да, ведь, один раз—не указ», возражали в один голос: «пить постоянно и не надо, но за счастье ребенка и единый раз следует. Вы нас обидите. Как же иначе мы можем выразить свои пожелания счастья?» продолжали приставать более назойливые из компании. Зноев отнекивался, думая про себя: «Какое-ж тут счастье—влить в себя спирту?» но не решался это высказать приятелям, чтобы не задевать их. Наконец, видя, что кое-кто из знакомых уже дуется на него, он решил соблюсти обычай и не нарушать отношения к людям. Решено было сойтись в одном трактире запросто и наскоро отпраздновать «первый зуб» и повышение. Собралось человек пять из наиболее пристававших, обычных посетителей ресторана. Как водится, выпивали, приносили поздравления и пожелания. Каждый старался наговорить больше и лучше другого, хотя бы и в ущерб правде. За вторым стаканчиком веселость компании еще усилилась. Один Зноев почему-то не мог проникнуться общим настроением и, против обыкновения, не был особенно весел, хотя старался не отставать от компании. Выпитое вино на него подействовало не хорошо: стал он сдержаннее, и какое-то неопрятное чувство, не то предчувствие, омрачало в его душе эту минуту веселья. Выпили, поговорили и разошлись. Когда в этот день Зноев возвратился домой, жена заметила, что он имел усталый вид, как-будто после тяжелой работы или болезни, а обычное его веселое настроение духа сменилось угнетенным состоянием. Сам Иван Петрович сознавал в себе перемену и решил, что вино на него плохо действует и что совсем не следует пить, как и до сих пор. Впрочем, Зноев скоро забыл об этом случае, и жизнь его потекла своим порядком. На следующей неделе еще одно радостное обстоятельство украсило жизнь Зноевых: у них был выигрышный билет, и он выиграл 1000 руб. Так как на текущие расходы Зноев тратил из своего жалованья да еще немного и откладывал, то выигранныя деньги пошли целиком в сберегательную кассу при казначействе.«Вам везет, Иван Петрович, говорили приятели: такого случая уже другой раз не будет. Поэтому не мешало-бы ознаменовать этот день компанией!» Зноев хотел было отказаться, говоря, что ему нельзя совсем пить, что вино дурно действует на него. Но приятели вывели его из затруднения: «Нам приятно, Иван Петрович, провести с вами время в компании; а зачем же непременно пить?» Зноев согласился на таких условиях, и решили сегодня прямо из магазина собраться в ресторане: можно посидеть подольше, поговорить, потому что следующий день—воскресенье, и магазин закрыт. Так и сделали. Компания засиделась в этот вечер до полуночи. Был канун двунадесятаго праздника. В церквях шло позднее служение. Неловко было Ивану Петровичу под звон колоколов пробираться в ресторан, потому что привык он по субботам ходить в церковь: магазин этот запирался в субботу в 6 часов. Да и жену он не предупредил, что вернется позже. Только привык он слово держать, и потому, скрепя сердце, вошел в гостинницу, но тут же решил: «В последний раз!». Опять пили много, говорили, сулили всяких благ, хвалили Ивана Петровича больше, чем он заслужил, пожимали ему руки. Хотя компания приставала к Зноеву хоть губы омочить в стакане, но он отказывался, напоминая условие. Он был весел тем истинным веселием, которым может похвалиться здоровый, трезвый человек среди приятелей, повеселевших от выпитаго вина. Так бы и прошел вечер. Но один из приятелей, выпивавший часто, смутил Зноева, сказав: «И не пейте! Это—магнит. Начнете—не отстанете: по себе знаю». Эти слова задели за-живое Зноева, и он живо возразил: «Нет, я-то удержусь и могу это доказать. Налейте и мне стакан. Сегодня я пью в последний раз. За здоровье друзей!» Сидели до полуночи, и Зноев пил не мало, желая показать свой характер.

В то время как Иван Петрович гулял в гостиннице с компанией, его жена напрасно ожидала мужа к ужину. Она не знала, где Иван Петрович и что с ним. Всегда он возвращался в субботу в одно и то-же время. Елена Федоровна (так звали его жену) открыла окно на улицу и не отходила, выглядывая и поджидая мужа. Грустно провела она вечер, и это было первое черное облако в их счастливой семейной жизни. Зноев явился домой в первом часу ночи и объяснил испуганной жене, где он был и что делал. От него сильно пахло вином. Он вошел, видимо недовольный чем-то, и не хотел отвечать на все вопросы Елены Федоровны, говоря, что болит голова. На следующий день Зноев чувствовал сильную слабость, но затем здоровая натура превозмогла скоро вялость, и дурное расположение духа сменилось обычной его веселостью. Однако, с этого злосчастнаго вечера Иван Петрович стал изредка посещать трактир и дома держал водку. Нельзя сказать, чтобы он злоупотреблял вином. Нет, он просто пил немного в день для пищеварения и для подкрепления. Дело в том, что с некотораго времени аппетит его уменьшился, а так как все знакомые советовали пред едой выпить рюмку, то он воспользовался советом. Он не стал завсегдятаем трактира, а от времени до времени заглядывал туда, чтобы провести час-другой в компании, или забегал по дороге подкрепиться рюмкой водки. Работы по магазину значительно прибавилось с тех пор, как Зноев стал старшим приказчиком. Он работал по-прежнему добросовестно, но чувствовал усталость, а для подкрепления, как мы сказали, употреблял вино. И так Зноев приобрел привычку правильно и равномерно подкрепляться водкой и вином, как это делают многие порядочные люди, которых никому в голову не придет называть пьяницами. Он по-прежнему остался прекрасным семьянином, любил жену и ребенка, и если не был так беззаботно весел, как прежде, то считал это переутомлением на службе. Так прошло около года.

(Картина третья.) За все это время, правду сказать, Зноев : приходил иногда на-веселе, а раз даже один из товарищей привел его, потому что Иван Петрович не мог стоять на ногах. Это случилось уже поздно ночью. В таком виде Елена Федоровна никогда его не видала и ужасно испугалась. На другой день Зноев чувствовал страшную слабость и не пошел на службу. Ему необходимо было излить свою душу пред женой и принести раскаяние. «Я и сам не помню, как это со мною случилось», говорил Иван Петрович: «Я совсем мало выпил накануне, но сразу ослабел. Мне хотелось немного подкрепиться, потому что вчера было много работы в магазине, и я устал». Он искренно просил прощения у жены. Елена Федоровна, конечно, сейчас простила любимаго мужа, и в доме у них наступило прежнее благополучие. Только Елена Федоровна безпокоилась о том, что муж стал слабеть, потерял аппетит. Хотя знакомые Зноева говорили, что подкрепляться нужно приемами водки, но она полагала, что лучше обратиться к доктору за советом. Иван Петрович и слушать не хотел о докторе, говоря, что он совершенно здоров. Действительно, время шло, и он был весел и бодр почти также, как и раньше; для пищеварения прибегал правильно к водке. Случай посоветоваться с доктором представился скоро: у Зноева открылась на ноге язва и не заживала, хотя уже давненько он лечил ее домашними средствами. Прошло около месяца, а рана оставалась в прежнем состоянии. Тогда Иван Петрович уступил просьбам жены и пригласил доктора.

(Картина четвертая.) Нужно сказать, что доктор этот знал хорошо семью Зноевых еще раньше, знаком был с обоими до замужества и был расположен к ним, а потому явился, как приятель, друг дома. Он посмотрел рану на ноге, спросил, как давно она появилась, а затем стал разспрашивать о том, как вообще себя чувствует больной. Зноев отвечал, что он совершенно здоров и еслибы не рана, то и не тревожил бы доктора напрасно. Правда, чувствуется усталость, но это от утомления в магазине. Странно показалось Зноеву, что доктор почти совсем не интересуется его раной, а больше налегает на то, какой у него аппетит, сон, не ослабела-ли память и много других вопросов, которые Зноеву показались просто желанием доктора побеседовать. Потом доктор постучал и послушал около сердца и в боку. Но конец разспросов прямо поразил Ивана Петровича своей странностью и неожиданностью: «Нужно бросить водку совсем!» На такое замечание Зноев не знал что ответить, и только сказал: «Разве, доктор, я похож на пьяницу?» Доктор не хотел обидеть человека и просто заметил: «Ваше здоровье с каждым днем становится хуже, и единственный мой совет - оставить вино совершенно».— «Но, ведь, я здоров; посмотрите только на меня!» —«Наружность еще ничего не доказывает», отвечал доктор: «но я нашел серьезныя изменения во внутренних органах, и ясно вижу, что вы отравляете себя». «Я пью только для подкрепления и возбуждения аппетита», возразил Зноев. «Бросьте совсем пить, и поверьте мне, силы и аппетит явятся сами собой». Пользуясь тем, что доктор близкий знакомый, Иван Петрович поинтересовался узнать, какое же действие производит вино или водка на человека. Доктор охотно сообщил, что водка, выпиваемая даже небольшими порциями, особенно натощак, вредно действует на желудок, печень, сердце, почки и другие органы тела. Пищеварение ухудшается, аппетит слабеет, на внутренних стенках желудка появляются язвы, кровяные подтеки. Зноев слушал и сам не знал, верить или не верить тому, что говорил доктор; а Елена Федоровна вся превратилась в слух и была поражена до глубины души всем слышанным. Доктор еще добавил: «Также точно поражаются и кишки. Печень увеличивается и расширяется и перестает правильно действовать. А если желудок и печень не в порядке, то человек не может питаться, голодает, истощается и слабеет». Елена Федоровна не удержалась и вскрикнула: «Но, ведь, желудок и печень можно вылечить, а остальные органы у него в порядке?» —«Нет», отвечал доктор; «спирт разрушает и сердце. Оно слабеет и не может с прежней силой двигать кровь и направлять ее в мелкие кровеносные сосуды, разсеянные по всему телу. Кровь застаивается, а вследствие этого появляются другия болезни. Наконец сердце обростает жиром. С таким сердцем пьющий человек может скоропостижно умереть». Доктор продолжал еще говорить, но уже Зноевы не могли слушать с прежним вниманием, пораженные нарисованной картиной. А доктор еще упоминал о том, что не менее разрушительно действует водка на мозг, на умственныя силы человека, и наконец, закончил, что больше третьей части сумасшедших людей заболело от пьянства. «Думая заморить червяка, человек сам себя убивает», прибавил доктор. Еще раз он советовал бросить пить и ушел, пообещав прислать книжечку, в которой все это подробно описано. Действительно, в тот же день Иван Петрович получил небольшую книжку с картинками. Вечером, после ужина. Елена Федоровна прочла ее вслух, при муже. В книжке говорилось, что водка не только не подкрепляет человека, но страшно ослабляет, так что во время появления какой-нибудь повальной болезни (эпидемии) пьющие люди погибают прежде всех. Их организм не может бороться с болезныо, Это было очень интересно изложено в книжке: в крови человека есть целая безчисленная армия маленьких воинов, которых доктора называют белые кровяные шарики. Эти шарики не допускают заразы проникнуть в тело; они сражаются, как настоящие солдаты, с заразной болезнью. Но у пьяницы эта армия перебита или искалечена водкой, которая имеет силу губить и портить белые кровяные шарики. Значит, пьющему человеку нечем бороться против заразной болезни, и он становится первой жертвой эпидемии. А в работе всякий пьяница слабеет и утомляется прежде других. Но ужаснее всего показалось Елене Федоровне то, что потомство людей, злоупотребляющих спиртными напитками, обречено или на вымирание, или подвержено неизлечимым болезням и идиотству. После посещения доктора Зноев перестал пить и целый месяц провел трезво. Он стал себя лучше чувствовать, укрепился, аппетит усилился, рана на ноге зажила. Время шло. На второй месяц советы доктора и предостережения его понемногу стали изглаживаться из памяти. Зноев не пил для аппетита, как прежде, но позволял себе кутнуть в день получения жалованья в компании товарищей. Та те случаи затем стали учащаться. Видно, правильно сказал его приятель, что водка—магнит, который после перваго знакомства рано или поздно опять притянет. Случалось, что Иван Петрович попивал и без компании, и даже впоследствии предпочитал посещать трактир в одиночества. В такие дни он возвращался домой поздно ночью. Из жалованья своего он приносил домой только часть, а остальное оставлял по трактирам.

(Картина пятая.) Прошел год после посещения доктора, а Ивана Петровича и узнать нельзя: лицо стало одутловатым, курчавые волосы поредели и непослушно разсыпались на голове, потускнели глаза, и сам он как-то опустился, хотя по наружному виду раздобрел и отяжелел. Произошла перемена и в его характере: прежде бывал всегда весел, всем доволен, а теперь сделался раздражительным и даже придирчивым ко всякому пустяку.

У Зноевых уже двое детей, но они не интересуют так Ивана Петровича, как первый ребенок. Чувства его притупились, и только одна страсть к вину заметно овладела всем его существом. Чаще и чаще пропадал Зноев по вечерам и иногда не ночевал дома, а являлся на другой день усталый, разбитый и раздражительный. Конечно, это отзывалось на благосостоянии семьи: большая часть жалованья уходила на выпивку. Елена Федоровна долго терпела, наконец, решилась в день получения жалованья идти и сторожить мужа у входа в магазин, чтобы отобрать деньги, которых не хватало теперь на самыя необходимыя потребности семьи. На первый раз такое средство помогло: Зноеву стало стыдно за себя. На него как бы нашло моментальное просветление, и он послушно последовал за женой домой, не заходя в этот день в трактир. Но товарищи стали подсмеиваться над Иваном Петровичем, что он у жены под башмаком. Это его обозлило, и он решил не поддаваться жене. Когда в следующую получку жалованья Елена Федоровна пришла к магазину, он, раздраженный насмешками товарищей, поднял руку на жену на улице, под хохот прохожих. Несчастная женщина так много уже страдала, что такое оскорбление не отшатнуло ее от мужа. Она простила ему, как больному человеку. Приятель-доктор предупредил ее, что у мужа болезненное состояние, и раздражительность его будет увеличиваться вследствие болезни. Действительно, в минуты трезвости Иван Петрович бывал кроток, ласков, и за эти минуты спокойствия Елена Федоровна прощала его раздражительность. Однако, Зноев стал опускаться ниже и ниже. Давно уже хозяин магазина замечал его поведение и предупреждал, что не потерпит опущения по службе. Но Зноев не исправился, а в последнее время стал даже небрежно относиться к службе. Случился в кассе недочет денег. Положим, Зноев пополнил из своего жалованья, но хозяин после этого предупредил его, чтобы он искал себе другое место, если не исправится, потому что и покупатели в магазине стали жаловаться хозяину на раздражительность и дерзость Зноева. Из-за него многие и отстали от магазина, не желая иметь дело с грубым и пьяным приказчиком. Кончилось тем, что Иван Петрович потерял место. Хозяин держал его только ради прежних заслуг, но видя, что старший приказчик подает дурной пример в магазине, вынужден был его уволить. Плохое время наступило для Зноевых Кинулся он искать место в других магазинах: нигде не принимают. В городе уже стало известно, его поведение, и хозяева избегали такого служащаго. С горя и от безделья Иван Петрович учащал в трактир. Жене он не сознался что ему всюду отказывают от должности; он говорил, что места все ищет, а сам в трактире просиживал. В этот год все сбережения, какия были у Зноевых, были истрачены, а после этого приходилось отказывать себе во всем и жить впроголодь, потому что Зноев был неспособен к труду.

(Картина шестая.) Иван Петрович выглядывал уже стариком, хотя ему было не более 32 лет. Лицо его перекосилось и искривилось до неузнаваемости. Доктор говорил, что это частный паралич лицевых мышц вследствие пьянства. Где давался прежний веселый, добрый, чистенький Иван Петрович? Грязное, небритое лицо, искривленное старческой гримасой, осунувшаяся фигура, приподнятое плечо и шатающийся стан с неровными движениями,—все это делало его неузнаваемым. И действительно, из многочисленных его знакомых многие не узнавали в нем прежняго Ивана Петровича «веселой птички», другие не желали его узнавать, делая вид при встрече, что не замечают человека, с которым раньше водили компанию, дружески здоровались. Жизнь пошла своим чередом, минуя и сторонясь от свернувшаго с дороги товарища, который выбыл из строя. Иван Петрович видел, как к нему относятся прежние друзья-приятели, и еще больше раздражался. В трудную минуту своей жизни он остался без друзей. Никто не протянул ему руку помощи, да он по гордости и не обращался ни к кому, затаив в душе озлобление против людей. Теперь уже никто не приглашал Ивана Петровича выпить в компании, хотя страсть к вину у него усилилась до крайности, а вместе со страстью росли его раздражительность и озлобление. На него находили припадки самаго необузданнаго неистовства, обрушивающиеся на несчастную жену и детей.

(Картина седьмая.) Обуреваемый гневом, он хватал в руки, что попало, бил мебель, разрушал домашния вещи. В один из таких припадков Зноев разбил обыденный стол и ранил ребенка. Жизнь в семье Зноевых стала невыносимой. Дети оживлялись только тогда, когда отца не было дома. Стоило же ему появиться на пороге, как они прятались к матери, стараясь не попадаться отцу на глаза. Иван Петрович был страшен в пьяном виде и сделался ужасом своей семьи, для которой служил не помощью, а тяжелым бременем. А так как в последнее время он редко бывал трезв, то вся жизнь Зноевых обратилась в одну непрестанную пытку. Только тогда и можно было вздохнуть свободно, когда Зноев уходил из дому, часто на целый день и на ночь, и пропивал гроши, вырученные от продажи вещей.

(Картина восьмая.) Насколько Зноев был страшен дома, для своей семьи, настолько же стал он посмешищем на улице для прохожих, особенно мальчишек. Весь квартал уже знал пьянчужку Зноева, который возвращался из трактира часто без шапки, с разстегнутым воротом рубахи. Шатаясь и кривляясь, пробирался он домой, сопровождаемый толпою школьников, которая дразнила и задирала Зноева и всячески над ним издевалась. А он, ужас семьи, был совершенно безсилен и не мог удержаться на ногах, не только что оградиться от издевательства. Завидя его, прохожие переходили на другую сторону улицы и старались уйти от Ивана Петровича, с которым раньше многие из них вели знакомство. Дети слыхали, что Зноева прозывали «птичкой» и потому теперь вскрикивали: «Лови пьяную птичку!» и дергали его платье со всех сторон. Вот до какого падения дошел Иван Петрович! Пропивая всякую копейку от продажи пожитков, Зноев бросил прежнюю хорошенькую квартирку и перебрался с семьей в подвальный этаж большого дома. Да и здесь ему нечем было бы платить и содержать семью, еслибы добрый доктор не помогал от времени до времени.

(Картина девятая.) Зноев ослабел совершенно. Он не мог даже выпрямиться и стоять как следует. Руки и ноги не слушались своего хозяина. Очень часто он останавливался среди комнаты, устремлял взор в какую-нибудь точку и бормотал непонятныя слова, как-будто разговаривал с каким-то неведомым существом, угрожал ему. А затем наступало время возбуждения: появлялись остатки силы, а вместе с ней припадок раздражительности и гнева, и Зноев начинал бить жену. Одному Богу известно, что выносила несчастная женщина! Она чахла с каждым днем от такой жизни. От горя и потрясения у нея быстрыми шагами развивалась чахотка. Доктор настаивал, чтобы она оставила пьяницу-мужа и легла в больницу. Но Елена Федоровна и слышать об этом не хотела. «Пока жив муж», говорила она: «я его не оставлю!» Она не знала, что дни ея сочтены; хотелось пожить еще для мужа и детей. Когда Зноев раздражался и в гневе накидывался на детей, Елена Федоровна принимала их к себе, не позволяя трогать, и весь гнев обезумевшаго пьяницы обрушивался на нее. Озверелый Зноев кидался и бил жену, чем попало—по голове, по спине, не разбирая места, пока, ослабленный, не валился на пол. И все это переносила страдалица. Она молила Бога о том, чтобы он дал ей силы окрепнуть и иметь возможность зарабатывать для двоих детей, из которых младшаго еще кормила грудью. Но Богу было угодно прекратить страдания Елены Федоровны. Елена Федоровна жила надеждой на лучшее будущее: «Вот наступить весна, потеплеет, пойду на работу, буду шить поденно по домам», говорила она. Весна наступила, глянуло в окно квартиры Зноевых голубое небо, и Елена Федоровна не отрывала глаз от этого окна и все мечтала и мечтала о своей будущей работе. Но силы ея слабели с каждым днем; удушливый кашель не давал покою, не хватало воздуха в низкой комнате. Она чувствовала, как-будто страшная тяжесть навалилась на нее, а слабая грудь разрывалась от этой тяжести и недостатка воздуха. Она умирала. И только один Зноев не давал себе отчета, что творится с женой. Елена Федоровна скончалась тихо, устремив пред смертью взор на клочек неба в окне. Пришли какие-то люди, принесли деревянный ящик и положили в него Елену Федоровну. Доктор распоряжался теперь в квартире Зноевых. Он взял детей и пристроил в приют. После смерти жены Зноев остался одиноким. Опомнился на время пьяница и уразумел, чего он лишился с покойницей. Страшная тоска овладела им. По целым дням бродил Зноев по городу и раздумывал над своей судьбой. Мысли его переносились с одного предмета на другой, перепутывались и постоянно возвращались к покойнице и своему горю. Размышляя таким образом, Зноев пришел к страшному заключению, что всему виной бывший хозяин, уволивший его от службы. Вследствие этого увольнения, никто не хотел его принимать к себе на должность, и потому-то он обеднел, опустился, а за сим и смерть жены, и нищета обязаны все тому же хозяину. Эта мысль и раньше часто приходила в голову Зноеву. Он ее высказывал покойнице; но жена каждый раз старалась разубедить Зноева и отвести его мысли от обвинения хозяина. Не мало пришлось Елене Федоровне перенесть, побоев от мужа за такое противоречие; но она в этом вопросе не уступала, потому что Зноев всегда упоминал о мести хозяину. Она же, видя его озлобление и готовность пойти даже на преступление, сколько могла удерживала мужа и старалась смягчить и разсеять его гнев, хотя бы на своей спине. Теперь некому было остановить течение мыслей безумнаго человека, и он, увлекаемый охватившей его жаждой мести, решил отомстить хозяину. Когда такое решение созрело в его душе, Зноев перестал думать о чем-либо другом и только питался мыслью о мести. Удалось ему узнать, что хозяин выехал на время из города. Зноев решил подождать его возвращения и стал готовиться к выполнению заветной мечты: он достал нож, отточил его и постоянно носил при себе, ожидая хозяина у входа в магазин. Наконец он узнал, что хозяин возвратился.

(Картина десятая.) Случилось так, что несчастный купец, ничего не подозревавших, вышел один. Зноев, стороживший его за углом, выскочил из засады и, ни слова не сказав, вонзил нож в самое сердце своей жертвы. Когда сбежался народ купец уже лежал без признаков жизни. Зноева тут же схватили и отвезли в тюрьму. Происшествие живо облетело весь город. Узнал о нем и доктор, знакомый Зноевых. Он немедленно поехал в полицию и заявил, что знает преступника и полагает, что преступление совершено в припадке умопомешательства.

(Картина одиннадцатая.) Для выяснения этого вопроса, Зноева заперли в одиночное заключение и постановили следить за ним. Страшно было и заглянуть в камеру, где помещался Иван Петрович Зноев. Остервенелый, со сжатыми кулаками, кидался он на стены тюрьмы, как-бы нападая на невидимаго врага. Его мучают страшныя и безобразныя видешни: то ему чудится, что вся комната наполнилась мышами, пауками, лягушками, которыя устремляются на него и хотят его извести; то на смену их появляется сам диавол, устрашающий его еще больше животных. Наконец, показывается сама смерть под белым покрывалом, с обнаженными зубами. Иван Петрович никуда не может укрыться от непрошенных посетителейи мечется по камере. Так промучился он три дня—и отдал Богу душу. Доктора записали в журнале: «Умер от белой горячки». Это единственный документ, который остался по смерти Ивана Петровича Зноева. Никаких других вещей и бумаг не осталось, потому что умер он в казенной одежде. Осталось, правда, двое детей сирот; доктор взялся вывести их в люди, только ему не удалось: девочка на седьмом году умерла от падучей болезни, а мальчик хоть остался жив, но слаб и не долговечен.

(Картина 12 я.) Голова у него разрослась чрезмерно. Доктор говорит, что эта болезнь—водянка головы. Доктор завез его в особый приют в Петербурге, где содержатся дети отсталыя, идиоты, колченогие, калеки. Все это—потомство пьяниц большей частью.