<<< попередня | початок

Я уже упомянул выше, что я приехал в Елисаветград 21-го октября 1849 г., в пятницу вечером, т.-е. почти уже в ночь.

Ввалившись в неизвестный мне город и притом в местность резко отличающуюся от той, где я родился и провел свое детство и юность, я невольно почувствовал себя как в лесу. Восемь дней, проведенных мною в пути в тогдашней дорожной сутолоке, невольно отвлекли мои мысли от моего одиночества. Приехав же на место, я увидел себя совершенно отрезанным от всего прежнего, столь мне дорогого, и принужденным начинать новую жизнь в местности вовсе мне незнакомой. Было о чем подумать. Остановился я в лучшей тогда гостинице г. Елисаветграда, а именно на Большой улице, в гостинице Берингера или, по-уличному, просто у Симки, ибо такую кличку носил еврей, ее содержатель.

Занял я в гостинице одну комнату, за которую с двумя самоварами платил по 50-ти копеек в сутки. Устроившись кое-как в гостинице, я на другой же день, примундирившись сделал визит председателю городской думы. Он принял меня отменно-радушно и сообщил, что в настоящее время главного начальника, генерала Сакена, нет в городе, потому что он поехал в отпуск в Петербург, но все-таки советовал явиться к полковнику Громовскому, который исправлял должность начальника штаба. Начальник же штаба, генерал Ламберт, был, в свою очередь, тоже в отпуску, так что полковник Громовский являлся в это время главным лицом в городе. Конечно я явился к полковнику Громовскому, а затем заявил о себе и в строительном комитете, который собственно был мифическим присутственным местом и числился при Елисаветградской городской думе. Тут я познакомился с будущим своим тестем Иваном Прокофьевичем Федорченко, занимавшим должность секретаря при Елисаветградской городской думе и строительном комитете, человеком очень почтенным и которого впоследствии я полюбил и уважал как отца.

Между тем, я мало-по-малу начал знакомиться с обывателями. С первым, с кем я познакомился - был штатный смотритель уездного училища Григорий Иванович Жуков. В одно из воскресений я встретился с ним в соборе, - кто-то нас представил друг другу и Жуков сейчас же пригласил меня к себе; у него я и обедал в этот день, а после обеда он меня катал на своем сером жеребце и мы ездили в загородный сад. Одним словом, он накинулся на меня, как на новичка, и рад был приблизить меня к себе.

Как оказалось впоследствии, это был добрейший старик. Говорю старик, потому что и тогда уже ему было свыше 40 лет, хотя он все еще молодился. У Жукова я вскоре познакомился с офицером генерального штаба Виктором Степановичем Цитовичем. Это был очень милый и образованный человек, и впоследствии я до самого выезда его из Елисаветграда поддерживал с ним знакомство. А затем у того же Жукова познакомился и со всеми учителями гимназии, из которых с одним особенно сблизился, а именно с Семеном Михайловичем Шмаковым, с которым впоследствии и породнился.

Наконец я познакомился и с домом Ивана Прокофьевича Федорченко, впоследствии моего тестя. Как теперь помню 6-го декабря, в праздник (Николин день), я, часов в 12 утра, приехал с первым к нему визитом. Его самого, к сожалению моему, не застал дома, а потому, передав свою визитную карточку, отправился домой. За это, как впоследствии узнал, был обозван барышнями тюфяком и провинциалом, потому что по их мнению, не застав дома хозяина, я должен был отрекомендоваться молодым хозяйкам.

А барышень в этом доме было три: Домника Ивановна Федорченко, впоследствии моя дорогая и ныне уже умершая жена; во-вторых, Афанасия Ивановна Федорченко, впоследствии Шмакова и моя дорогая свояченица и ныне здравствующая, и, наконец, в-третьих, Марья Осиповна Полуликова, троюродная сестра двух первых, постоянно почти гостившая у них... Я помню, что первое впечатление, произведенное на меня этими молодыми девицами, было вовсе не такое, чтобы я мог предположить, что в скором времени я буду женихом, а впоследствии и мужем одной из них. Все шло своим порядком, но я, мало привыкнув еще к новому своему положению, очень скучал в своем одиночестве. К тому же участь брата, Федора Михайловича, была еще не решена и я часто обращался к мысли, что будет, что с ним будет!? Наконец эта неизвестность кончилась для меня в начале нового 1850 года. Помню, что, кажется на другой день нового года, т.-е. 2-го января приехал ко мне утром Ив. Прокоф. Федорченко, чтобы отдать новогодний визит, и между прочим сообщил, что в газетах напечатан приговор наказаний обвиненным по делу Петрашевского и что в приговоре этом в числе обвиненных значится и некто Федор Достоевский, при чем полюбопытствовал - однофамилец этот господин мне или родственник...

Конечно, я сейчас же заявил, что это мой родиой брат, и попросил у него сообщить мне эти газеты, что он и исполнил, вынув их из кармана. По отъезде Федорченко, я сейчас же накинулся на газеты. Это был номер "Северной Пчелы", издаваемой Булгариным, не помню от какого числа, но помню, что этот номер только что был получен в Елисаветграде . В газете был напечатан приговор, по которому: "Отставной инженер-поручик Федор Достоевский 27-ми лет, за участие в преступных замыслах, распространение одного частного письма, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение к распространению, посредством домашней литографии, сочинений против правительства - по заключению генерал-аудиториата подвергался смертной казни расстрелянием". По высочайшей же конфирмации приговорен: "к лишению всех прав состояния, к ссылке в каторжную работу в крепостях на четыре года, и потом к определению рядовым". И теперь, через 46 лет спустя после этого происшествия, несмотря на то, что брат Федор Михайлович после каторги был не только всепрощен, но и возвеличил имя свое, - я не мог написать этих строк без того, чтобы, как говорит жена, не подрал мороз по коже... Что было тогда со мною, - предоставляю судить каждому. Помню только, что в этот день я никуда не выходил из комнаты, читал и перечитывал всю газету, а сентенцию и приговор переписал для себя на бумагу, которая и теперь цела у меня.

початок | наступна >>>