[890] В полковую Миргородскую канцелярию

Покорное доношение

Сотни Цибулевской села Уховки атаман Павло Кардаш представлял мне, что стоящие на квартерах в том же селе Уховке Новой Сербии гусаре обивателем многие обиди и разорения чинят, как то, хату Зеленого виломивши полстини поплечам били; Данила Гузенка прибили и руку перебили; за Яцком Шевцем, Яцком Резником да за Кирилом Полизаенком з поленям, а еден з ножем гонялись и поймавши с них троих едного, Яцка Шевця поленом и кулатчам были нещадно; Ивка Шекеренка колом ударили поплечам, отчего с юности человек весьма изувечен; Андрея Сопка сидечого на базаре без всякой его винности еден по щеки жестоко вдарил; у Грицка Мишуровского в комору двери и ляду гвалтовно отбили; в Грицка Груня еден гусар Никола Сака за то, что он, Грунь, за его, гусара, дочери не отдал, горшков до полтораста // [890зв.] и более побил и попроколювал и порезал ножем и сватьбу з дому его, Груня, выгнал, что принужден в чужом доме отправлять, да и дочерь его, Груня, хотел знасилствовать, а как весельние старосты к нему, Груню, прийшли для взетя дочери его, Груня, к шлюбу, то он же, гусар, з ножем колоть к старосте едному примикался, а за ним, Грунем, тож з ножем по улице гонялся, что всилу утек, да и протчие обиди и воровство ему, Груню, от реченого гусарина последовали; Каленика Гончара жену означеной же гусарин набегши на квартеру без битности его ж, Гончара, в дому бил поленом и довольно бранил, а потом ухватя за шию и нагнувши, ножем темем по шии пилал и в том случай ту жену и детей весма поперелякивал, а за приходом в дом и его, Гончара, по голове кулаком бил довольно, пока вирвался, а когда догонил его ж, Гончара, на улице, то еще поленом рубаним вдарил жестоко по боку, от которого удару чрез три недели и более бок опух бил, что и работать немоглось. Да посля того оной же гусарин сам до пяти раз // [891] ноччу приходил к дому оного Гончара и сквозь двери с нагим ножем примикался и чрез то в великом страсе и разорении оной Гончар з женою и детми находился; да и кроме того многие шалосты обивателем делают; и не токмо од предписанних причиненних обид и разорений обивателей защитить и охоронить я мог, но и сего февраля 21 числа состоящий в селе Уховке оной же Новой Сербии прапорщик Краевич на той дом прислал троих члвек гвалтовне, якобы с неякимсь требованием: и что гвалтовно и неналежно троих члвек в дом мой прислал, к тому же некоторие пяни были. Сказал я им з дому моего отойтить, но они по своей завзятой жестокосердости и обиклости кричали на мене в доме моем доволно и неучтиво, й видя я, чтоби и мне от них чего не воспоследовало, стал их висилать з изби, но из них еден нехотя з избы итить вдарил мене в грудь кулаком, так жестоко, что аж кафтан на мне имевшийся проселся, от которого удару крайне в доме своем изувечен, а потом надворе писара сотеного Семена Андреева той же, что и мене изувечил, вдарил // [891зв.] кулаком в рожу так жестоко, что весма многое число руды вийшло, а посля того оного ж писара ухватил за волоса и волочил сколко хотя, которого всилу оборонили постороние люде, и того ж часа с требованием сатисфаксий о причиненном мне и писару сотенному в доме моем уветчу и безчестии пошел бил я з оним же писарем да с козаком едним, прозванием Иванченком, к состоящему в селе Уховке Новой Сербии капитану Серезли и, скоро вишедши я з дому, как бы шахов з двадцять, встретя мене на дороге вишереченний прапорщик Краевич з многим числом подкомандними своими Новой Сербии людми, без всякого спросу и разсмотрения закричал на мене, жестоко бранячи, якобы я гусар был, а потом крикнул на своих гусар взять безвинно писара сотеного и козака Иванченка под свой караул; и как я недопустил брать их под караул, то все подкомандние его гусари збежась с коллями и друтчам, с плетеней наламавши, отбили от мене и повели писара и Иванченка под свой караул и, ведучи, кулатчам и палетчам писара нещадно были, отчего и знаки имеются и ныне крайне изувечен, к тому ж похваляются // [892] еще и батожжем; да и самого ж мене при взятии оних писара и Иванченка те гусаре с тем же коллям и друтчам окружали были, не ведая с каким намерением; но в те пори уже оной же прапорщик, видя гвалтовной з друтчам и коллям оних гусар набег, пришел в сумнение, тайно на их начал грозить, примикаясь бить, что бы они имеючиеся в руках их орудья от себе бросилы прочь; между тем и предреченой капитан Серезлы пришедши ко мне с великою яростью, тож неспросясь ни о чем, без всякой моей виннности начал мене бранить и називать шелмою, каналиею, безделником, сукиным сыном и протчими непотребними по хотению его досаждениями, чтоб я ему во всем снисходил и в противность не говорил, но молчал; а потом оной капитан неудоволясь тем с великою ж яростю поближе ко мне прискоча, сказывая, ведаешь де ты, что здесь наша земля, вдарил мене перед множеством народа жестоко по щоке, что я, опротестовав в той же минуте и отойшол в дом свой, не сказивая ему в противность ничего, от которого вдару нарушил // [892зв.] мне зубы так жестоко, что и поныне болни суть. Да и на ухо весьма мало слышу, писара же сотенного и козака виборного без всякой их винности и поныне под своим караулом неспускно з изби содержуют, чрез что по сотенной канцелярии занеимением писара крайняя остановка учинилась, а хотя я к помянутому капитану Серезли писал об отпуске писара спод караулу для отправления по оной сотеной канцелярии касаючихся самонужнейших дел, а буди на его, писара, какова претенсия имеется, для того определено б било депутата для учинения об нем, писару в том числе и о козаку Иванченку, следствия, и буди под следствие являтся они, писар и козак виновни, то во удовольство обидимой строне достойная сатисфакция учиненна бить имеет, и что нашедши гвалтовно на дом мой от команди оной же Новой Сербии мене изувеченно и обезчесченно, требовал сатисфакции, но и поныне о том от него, капитана Серезли, яко и он, капитан, сам мне причинил боем и безчестием крайную обиду, ничего не учиненно; а чрез людей наказивал мне, чтоб я с ним, капитаном, примирился и мировое писмо написав, к нему прислал // [893] то в той же пори писар и козак будут свободно в дом отпущенни; к чему я, видя безвинное мое безчестие и увечче от него, капитана, и от подкомандних его мне последовавшое, к тому не пристал; оной же капитан, закривая свою и прапорщика Краевича, також и подкомандних своих гусар явную винность, ухищренно и ложно умислил в известии своем в сотенную Цибулевскую канцелярию написать, что якби я не токмо козаков и мужиков, но и жен з друтчам, як на неприятеля или на каких разбойников, поднял и его, капитана, браня, называл каналеею, шелмою и недостойним капитаном бить, но достойним бить каналеею, себе же якобы я називал лутчим капитаном, нежели он, и будто бы он чрез такое от мене к нему нападение принужден бил от мене бежать и запереться в своей квартери, опасаясь, чтоби де я его не убил з своею командою до смерти, чему всему его, капитана, показание настоящая ложь; понеже все тое от него и подкомандних его чинимо било, что он на мене показал, ибо не токмо в козаков, мужиков либо жен, но и в самого мене наймалейшой палки в руках не било. Яко ж я не с инным каким намерением, либо к сорам // [893зв.] но точно к нему, капитану, ишол з своей квартери з писарем сотеним Андреевим и козаком едним Иванченком для требования сатисфакции, как и вишеписано о том; козаки ж, мужики и жени, о коих он показал, ненарочно мною собранни, но по обикновению, для своих нужд, яко в воскресной день били на базаре, и как прапорщиком Краевичем с ним имеющоюсь командою будучих при мне писара Андреева и козака Иванченка взято на дороги под караул и веденни били оба, яко подкомандних своих, паче же видя сам, что писара оние гусаре нещадно кулатчам по бокам и по щокам бьют безвинно, под их караул недопуская взять, держа их своими руками недопущал, то оние обиватели на то только дивились, а ни к чему никто не косни били, о чем до несколко десятков душ и присягу могут учинить, а гусаре сами с плотев колля и друтча виламав, окружили, били мене для отнятия оних писара и козака, а когда, оторвав их с рук моих, и повели под караул свой, то тогда оние гусаре те колля и друтча по угрожению, как вишеписанно, прапорщика Краевича на том же месте при базаре бросили от себе прочь; с которих // [894] колля и друтча на другой уже день до несколько лежащих на том же месте по приказу моему забранно, якое и ныне содержится при сотенной канцелярии; что же еще помянутой капитан в предписанном известии своем в сотенную Цибулевскую канцелярию между протчим написал, что якобы я собственно купленное гусарем Георгием Стефановим вино несколько аж насильне от него ж, гусара, отнял и его самого захватив в хату, бил до полусмерти, тое он написал неправильно, ибо едучи я з местечка Цибулева в село Уховку, капитан Новой же Сербии плоску вина чрез писара сотеного Андреева при мне имевшогось для отдачи неякомусь, состоящему в селе ж Уховке, гусарину передал с Цибулева и оного гусара Георгия Стефанова как в избе, так и нигде я ничем не бил; и тако по всему видимо есть, что часто речений капитан Серезли, немогучи не в чем правильно себя извинить, весьма лживо и безсовестно точно чинимие им и подкомандними его продерзости и обиди, на мене самого и обивателей сваливает, которое его известие подленное при сем в полковую Миргородскую канцелярию к разсмотрению включаю [Звернення капітана Лазаря Серезлі в сотенну канцелярію від 22 лютого знаходиться у цій же справі, арк. 895-896.] // [894зв.] и того ради о вишеписанном в полковую Миргородскую канцелярию представляя, всенижайше прошу милостивого разсмотрения и о учинении о всем том следствия определения, даби я и обиватели от оного капитана Серезли и команди его гусар напрасно и безвинно в обиде оставаться не могли и на то ожидаю резолюции.

Сотник цибулевский Данило Байрак.

1753 году февраля 24 дня.

ЦДІАК України, ф. 51, оп. 3, спр. 11214, арк. 890-894 зв.