![[HOME]](../../redesign/gerbik.gif)
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
ГРАДАЦИЯ ПРАВ
Но если право для всех людей одинаково, то различные права все же не равны между собою. Необходимо признать, наоборот, иерархию, градацию прав, смотря по их большей или меньшей существенности. Но, определяя степень их существенности, следует избегать субъективного произвола, — произвола, порождающего у различных индивидуумов различные мнения о предмете. Следует, наоборот, искать объективного критерия, который может быть дан только отношением между условием и обусловленным.
Право, являющееся условием какого-либо другого права, должно считаться существеннее, чем это последнее.
Согласно с этим критерием, самое существенное право — это право на жизнь, так как вместе с жизнью исчезают н все прочие права, как и блага. Есть люди, дорожащие своей "честью"*) или даже деньгами больше чем жизнью; но философское рассуждение не может считаться с такими индивидуальными особенностями; оно должно, как сказано выше, придерживаться объектнвного мерила.
*) Под "честью" я, главным образом, разумею странный, метко освещённый Шопенгауэром, предрассудок, по которому честь человека зависит не от того, что он сам делает или говорит, а от того, что другие люди делают или говорят по отношению к нему, предрассудок, дающий повод к дуэлям и подобным сумасбродным выходкам. Что касается настоящей чести, требующей от человека только того, чтобы он сам не чинил неправды, то о правах такой чести речь — впереди.
Итак, право на жизнь абсолютно. А так как человек этого своего права не утрачивает и вследствие своих преступлений, то по закону нельзя лишить жизни человека против его воли, даже если бы того требовало общественное благо.
Теория утилитаризма, жертвующая, согласно своему основному принципу, всем в пользу большинства или в пользу власть имущего класса, — эта теория здесь менее всего согласуется с правовым сознанием всякого честно мыслящего человека. А каждый честно мыслящий человек чувствует и видит, что — тщетно говорить о правах большинства или коллектива, если не уважать вместе с тем и прав отдельной личности. Но этот вопрос уже исчерпан выше *).
*) Против Кайафы, считавшего, что отдельная личность может пасть жертвой блага народа, теплее всего высказался Ж. Ж. Руссо в следующих строках своей статьи " De l'ecomonie politique ":
"Пусть нам скажут, что хорошо, чтобы один человек погиб для всех, и я преклонюсь перед этой сентенцией, исходящей из уст достойного и добродетельного патриота, добровольно и по долгу отдающего свою жизнь для блага отечества; но если под этим разумеют, будто правительство имеет право жертвовать одним ради блага толпы, я сочту это правило за одно из самых гнусных, которые тирания когда-либо придумывала, за самое ложное, которое можно представать, за самое опасное, которое можно допустить, и за самое противоположное всем основным законам общества. Не только один не должен гибнуть ради всех, — нет, наоборот, все уже предоставили свое имущество и свою жизнь на служение защите каждой отдельной личности. И этодля того, чтобы слабость отдельного человека была защищена силой общества и каждый член его был бы под защитой всего государства. Предположим, что один индивидуум за другим будут изъяты из народа, и после этого спросим приверженцев этого правила, что они подразумевают под государственным телом (Corps de l'Etat); и вы увидите, что они низведут его в конце концов к небольшому числу людей, которые будут не народом, а чиновниками (officiers) народа, которые, обязавшись особой клятвой погибнуть для блага народа, думают этим доказать, что и народ должен погибнуть ради их блага".
За правом на жизнь следует право на неприкосновенность личности и на свободу; но тут надо различать двоякого рода свободу: внутреннюю и внешнюю.
Я уже указал в другом месте, что внутренняя нравственная свобода выражается в соответствии нашей воли с моральным законом, обоснованным исключительно нашей нормальной, нашей истинной сущностью; и только следуя этому закону, мы достигаем внутренней автономии и истинного самоопределения. На первый поверхностный взгляд, право на эту внутреннюю свободу кажется неприкосновенным. Но право это оказывается нарушенным, когда человека принуждают грешить против права, а это случается часто. По праву от человека ничего нельзя требовать, что противоречило бы его совести, как-то:
1) Отрицания своих убеждений, например, исповедывания религиозных догматов, в которые он не верит; клятвы по формулам, которые противоречат его убеждению, и тому подобное.
2) Исполнения обязанностей палачей и разбойников; так, например, во время войны поджог и грабеж вражеского имущества, расстреливание и изувечивание беззащитных людей, всё равно, осуждены ли они военным судом или нет, и тому подобное. Если люди берут на себя такую повинность, пусть они это делают добровольно.
Это право, — равно как и право на жизнь, абсолютно, так как оно касается в человеке того, что в нём абсолютно.
Внешняя свобода заключается в возможности делать всё, что хочешь. Ограничения этой внешней свободы могут иметь различную степень или объем, и их следует рассматривать особо.
Прежде всего обратим наше внимание на то, что я назвал бы физической свободой, а именно свободу всех людей, не закованных в цепи, беспрепятственно передвигаться и выбирать в каждый данный момент себе место жительства. Право на такого рода свободу однако не абсолютно, так как не только фактически признанный преступник, но и заподозренный в преступлении, по закону, может быть лишен физической свободы до тех пор, пока не будет доказана его невинность. Но справедливость настоятельно требует, чтобы человеку, находящемуся под подозрением, были доны все возможности и средства для доказательства его невинности в самый короткий срок и с наименьшими затруднениями. Государство, не достаточно принимающее во внимание такое требование справедливости, не исполняет своего самого существенного назначения.
Во-вторых, следует принять во внимание то, что я назвал бы свободой жизни, а именно свободу человека самостоятельно выбирать свой круг деятельности и образ жизни, не подлежа в своих частных делах никакому контролю со стороны других. Ценность и цель жизни так существенно обусловливаются этой свободой, что она не должна быть принесена в жертву никаким утилитарным соображениям. Уничтожение этой свободы и требование коммунистов*), чтобы все люди были включены в один общий механизм производства, было бы равносильно отречению человека от всего человеческого, от своего достоинства и своей самостоятельности как разумного существа. Это было бы формальным гласным признанием, что люди ие способны на самоопределение и самоуправление, что с ними надо обращаться как с детьми. Дойдя когда-либо до этого, человечество осудило бы само себя на непоправимое противоречие, от которого не было бы спасения. Неспособность людей к самоуправлению только тогда не была бы духовным самоубийством, если бы на земле были высшие, сверхчеловеческие существа, могущие взять па себя управление человеческими делами. Но так как таких сверх-людей нет, то пришлось бы доверить управление опять-таки таким же людям, как и те, которых считают неспособными к самоуправлению. Не трудно предвидеть все последствия вытекающие из такой противоречивой постановки вопроса. Вся жизнь неизбежно пошла бы вспять и зачахла бы, а возможность прогресса заглохла бы в самом корне.
*) Историки социализма (Каутский, Пёльман, Адлер и др.) показывают, что этого нельзя сказать о всех течениях коммунистической мысля. Кроме этого таже самая тенденция, в которой автор упрекает коммунистов, постоянно встречается и у не-социалистов. (Прчмеч. ред.)
Ведь истинный прогресс заключается в осуществлении более возвышенного, а от этого тотчас пришлось бы отказаться, лишь только будет создан механизм общественного принуждения. Всякий прогресс, как уже упомянуто выше, обусловлен прежде всего совершенствованием и расширением в области познания; а с уничтожением свободы перерезан был бы необходимый для этого жизненный нерв, был бы заглушен импульс и отняты у человека все средства проявлять самого себя. Подумаем только о судьбе новых истин, еслибы им пришлось проявляться не иначе, как с санкцией общественного, официального учреждения. Что сталось бы тогда с христианством, что — с открытиями Коперника и Галилея, Гарвея и Ньютона? Ведь только личный почин и двинул человечество вперед. С уничтожением этого почина человечество перерезало бы себе свой собственный духовный жизненный нерв.
От свободы жизни надо отличать свободу действия вообще, так как действия человека касаются не только его лично, но и других. Поэтому необходимо подвергнуть свободу действия законным ограничениям, потому что эта свобода никогда не должна нарушать права других. Свобода действия вообще разделяется на свободу слова, письма и печати и на свободу практических дейстиий.
Свобода печати и слова настолько существенно неободима для всякого прогресса, что она должна подлежать только самым необходимым ограничениям, нужным для охраны личности от клеветы и обмана, и для охраны существующего порядка от противозаконных нападений. Впрочем, Дж. Ст. Милль во ІІ-ой главе своей книги "On Liberty" (О свободе) так классически обосновал и оправдал свободу печати и слова, что ничего не остается больше, как указать на этот его труд.
Для свободы практических действий нужны уже более широкие ограничения. Эта свобода не только должна считаться с чужими правами и существующим общественным строем (нарушая их разве что законным путём), — свободу эту ещё нужно ограничивать во имя всеобщей пользы, — конечно, под условием, чтобы от этого не зачахла свобода жизни, и чтобы эти ограничения не были произволом какого-нибудь отдельного человека, а выявляли народную волю, по возможности хорошо освещённую.
Ещё ступенью ниже стоит право собственности. Ведь законное основание для частной собственности заключается только в том, что без таковой невозможна свобода индивидуальной жизни.. Если личность имеет право свободно располагать своими силами, то из этого с логической необходимостью вытекает и её право свободно распоряжаться продуктами своего труда. Если мы предположим, что кто-то другой имеет право располагать продуктом его труда, то человек принужден будет или совсем прекратить работу, рискуя умереть с голода, или же подчинить свою деятельность наложенным извне условиям, то есть отказаться от своей свободы. Но это столь великая и сложная проблема, что даже следующие главы, специально ей посвященные, могут обрисовать её только в главных и самых общих чертах.
Политические права или право принимать участие в управлении общественными делами, строго говоря, — наименее существенное изо всех прав. Ведь даже не пользуясь политическими правами, человек всё-таки может развивать и поощрять высшие интересы и цели жизни.
Если бы справедливое и мудрое правительство было возможно и без участия народных масс, это можно было бы в одном отношении даже приветствовать в интересах граждан же. Им не пришлось бы тогда терять времени и труда на занятие, являющееся простым средством, и они могли бы всецело, безраздельно и исключительно отдаться достижению истинных высших целей.
Но, так как справедливое управление не возможно без соучастия граждан, то политические права, являясь конечной гарантией для всех прав вообще, тоже очень существенны и необходимы.