<<< попередня

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
О ПРАВЕ СОБСТВЕННОСТИ

Закономерность частной собственности объясняется, как уже упомянуто выше, тем, что с нею неразрывно связана свобода существования и передвижения, — а эта свобода — одно из самых фундаментальных и неотъемлемых прав человека. Но право собственности условное, производное, и не может претендовать на безусловную неограниченную значимость. Право собственности — лишь средство для достижения цели, и его нельзя односторонне подчеркивать, ему нельзя придавать значение, уничтожающее или тормозящее самую цель. Впрочем, это сложный вопрос, который следует рассмотреть ближе; в этой и в последующих главах я и постараюсь это сделать.

На основании каких принципов следует регулировать имущественные отношения?

По этому вопросу были высказаны различные мнения. Одни высказываются за то, чтобы продукты общественного труда распределялись между всеми членами общества равномерно; другие за то, чтобы каждый из них получал часть соответствующую его способностям; а иные за то, чтобы доля прибыли каждого соответствовала его способностям и количеству вложенного им труда. A chacun selon sa capacite, a chaque capacitc selon ses oeuvres*). Такое различие мнений заставило Дж. Ст. Милля вообще отрицать существование принципов права, равнозначимых для всех. Однако такие принципы существуют и действуют, несмотря на то, что их не все признают. Такие общедейственные правовые принципы заложены в самой сущности права, из которой и вытекают высшие основоположения справедливости.

Вечное значение имеют лишь такие права, которые с логичезкой необходимостью вытекают из нормы, одинаковой для всех (gleichheitlicn). Но такую норму представляет собою лишь принцип, по которому на законном основании ни одного человека, ни прямо, ни косвенно, нельзя принудить работать для других. Опираясь на этот принцип, собственность является прямым выводом из права на свободу, на свободное распоряжение своими силами и количеством усилия. По этому же принципу каждый трудящийся имеет право на точный эквивалент своего труда.

Требовать равной части вознаграждения при неравном труде, значит с очевидностью мерить права и притязания не равной, а разной мерой, заставлять сильных и способных работать на слабых и неспособных, а это противоречит принципу справедливости. Право не должно требовать от людей жертв, ибо этим разрушается сущность права. Ведь исходной точкой права, как показано выше, является эгоизм. Существует, правда, идеальная высшая справедливость, скорбящая о пристрастности природы, в неравной степени наделившей людей силами и способностями; но и такая справедливость не должна искать осуществления насильственного, — она относится не к области права, а к области морали. Исправление ошибок природы никогда не может быть целью законодательства*).

Наоборот, исходной точкой законодательства должно быть природное неравенство людей, которое и является базой права. И то законодательство именно и было бы совершенным, которое в точности согласовало бы доход каждого с его трудом. Ибо по строгой справедливости каждому полагается пользоваться лишь тем, что он сам произвёл, то есть вознаграждением равноценным его труду**).

Поэтому является вопрос: можно-ли найти точную рациональную оценочную мерку труда?

К сожалению, на этот вопрос приходится отвечать отрицательно. Труд различных людей может быть различным не только в количественном, но и в качественном отношении. Всякий труд служит или пользе, или удовольствию; и то, и другое может быть и духовным, и материальным. Вследствие их качественного различия эти произведения труда не могут быть сведены к общей мерке.

Фактически конечно всякий человеческий труд, претендующий на оплату и вознаграждение, сводится к одной общей мерке: он всегда оценивается деньгами. Но ведь различные качества между собою несоизмеримы; и количественное различие никогда не может быть равно качественному; поэтому и уравнение качественно различных величин на основании количественных данных невозможно и не согласно с рациональным принципом.

Лишь в одном случае количество могло бы быть рациональной оценочной меркой для качества труда, а именно, если мы предположим, что все люди одинаково способны для всякого рода труда. Ибо тогда, несмотря на разнообразие его видов, людской труд оставался бы всегда однородным и одноценным фактором. Ценность труда измерялась бы тогда просто по времени, нужному для его исполнения. Однако самая трудоспособность людей различна, — по природе ли их или вследствие воспитания; поэтому различия в их труде ни по какому рациональному принципу не могут быть выражены количественно. За неимением рациональных основ для оценки труда приходится опираться на фактические. Такой фактической базой является — конкуренция трудящихся с одной стороны, конкуренция пользующихся трудом и вознаграждающих за него с другой стороны. Иными словами, ценности определяются на основании отношений между спросом и предложением. И пока люди будут дорожить своей свободой, такого положения вещей во веки веков не изменишь. Так как иного масштаба и иной оценочной мерки мы не имеем, то определение ценности на основании конкуренции можно было бы признать справедливым, — если бы конкуренция была действительно свободной. Но этого нет. Напротив, средства потребления и производства монополизированы немногими членами общества, и в этом и заключается общепризнанная несправедливость современных имущественных условий. Монополизация исключает свободную конкуренцию. Держа в руках средства потребления и производства, одни члены общества имеют возможность ставить других в зависимость от себя и отчасти присваивать себе плоды их труда.

Какова же причина монополизации?

Тяких причин две: 1) монополизация некоторыми членами общества того, что по праву принадлежит всем, а именно, монополизация самой земли; и 2) право па наследство, позволяющее сосредоточивать в одних руках результаты труда нескольких, поколений. В первом случае очевидная несправедливость, и я об этом уже сказал всё, что нужно (в 5-ой главе). Во втором — правомерное перемешано с неправомерным, и следует различать и отделять одно от другого.

Может показаться последовательным, будто права капитала одинаковы с правами труда, так как капитал ничто иное как продукт труда. Приводят следующие аргументы: раз я имею право свободно располагать продуктами моего труда, я имею также право дарить их или оставлять после моей смерти другим; и мое право переходит всецело на этих других. Если бы капитал был только средством для потребления, то против этого аргумента — пожалуй ничего существенного нельзя было бы возразить. Однако капитал состоит также и из средств производства, и от этого изменяется решительно все дело. Да, всякий капитал следует рассматривать как средство для производства потому, что он должен приносить проценты. Но состояние, приносящее проценты отныне и на вечные времена и не уменьшающееся, представляет собою нечто вроде экономического perpetuum mobile, с которым живая работа так же мало может конкурировать, как и с механическим perpetuum mobile. Это и есть главная причина, по которой невозможна действительно свободная конкуренция в обществе. Приносящий вечно проценты и при этом не уменьшающийся, капитал, естественный союзник рабочего, становится одновременно и его угнетателем; и сам же рабочий должен ещё помогать его сохранению н приумножению.

Вот какой-нибудь человек своим трудом приобрёл капитал и его наследники на вечные времена могут жить не трудясь. Чем это не волшебный успех? Разве без волшебства кратковременная работа одного человека может иметь вечные последствия? Ведь сразу ясно, что никакого, даже самого большого нагромождения капитала не может хватать на веки. Такой волшебный успех является простым следствием несостоятельности людских законов, признающих вечное значение за таким правом, которое по своему существу и по принципу не может быть вечным.

Для ясности рассмотрим имущество в его простейшей форме, то есть как сбережение плодов своего собственного труда. При нормальных экономических условиях, предложение не должно превышать спроса, то есть не следует производить больше, чем потребляется. Но что же такое сбережения? И что же, собственно говоря, сберегают? Этот вопрос имеет различный смысл и требует различных ответов, смотря по тому касается-ли он целого народа или же отдельной личности. То, что сберегается отдельными лицами, по справедливому определению некоторых политико-экономов, даёт этим лицам возможность пользоваться взамен трудом общества. Все сбережения оцениваются на деньги и в большинстве случаев выражаются в денежной валюте. Эти деньги дают право брать от общества столько труда и продуктов, сколько можно заплатить данной суммой денег. Значит, собственник денег является как бы кредитором, а общество как бы его должником; деньги же представляют собой всеобщий кредитив. Кто же захочет хранить свои сбережения без пользы? Они должны приносить проценты и эти проценты опять-таки употребляются в целях производства. Это вполне закономерно. Сбережение, то есть капитал в своей первобытной форме, употреблённый в целях производства, имеет право и притязание на ту часть продукта, которая законно соответствует его участию в производстве этих продуктов. Было бы противоречием отрицать это право капитала, и в тоже время признавать его существенную роль в производстве товара. Но совсем иное дело, если спросить, навеки-ли будет действительно это право? Этого допустить нельзя. Ведь всякому непосредственно будет ясно, что за временный труд нельзя требовать вечного вознаграждения, и что вообще-то не должно быть вечных долговых обязательств, потому что это фактически лишает свободы одну часть общества и делает всякую свободу призрачной.

Общий принцип, по которому в данном случае должно последовать решение, постановляет: то, что действует и происходит во времени, не должно иметь вечных, во все времена пребывающих прав, ибо такие права неизбежно столкнутся с правами и обязательствами, заложенными в вечных принципах, имеющих незыблемую ценность.

Мы уже видели, что принцип имущественного права является необходимым условием индивидуальной свободы, и этот принцип требует прежде всего, чтобы никто не был насильственно принуждён работать на других. Во всех случаях, когда право собственности ведёт к угнетению свободы, к присвоению чужого труда, оно противоречит своему принципу и никогда не должно быть признаваемо законным. И пусть не думают, что какое бы то ни было право можно основать на такой свободе, которая фактически лишает свободы большинство членов общества. Постановление же, которое лишает меня возможности распоряжаться продуктами моей работы по моему усмотрению на вечные времена,— такое постановление не ограничивает моей свободы. Ибо кто же может серьёзно претендовать на такую, как бы посмертную, свободу, кто же пожелает и после смерти считаться живым? Пусть уж лучше общество заботится о сохранении продуктов моего труда и плодов моей деятельности. Постановление же, по которому другие на вечные времена должны быть связаны моими решениями, став за мой временный труд вечными должниками,— такое постановление неминуемо лишит моих сограждан свободы. Но ведь нет никакого сомнения, что свобода живых имеет больше значения, чем свобода умерших. Правомерность первой свободы несомненна, тогда как правомерность второй сомнительна.

Согласно с этим, каждый должен свободно располагать плодами своего труда и созданными им ценностями; каждый имеет право требовать за пользование ими проценты, может их подарить или оставить в наследство другим. Но каждая частная собственность после смерти её созидателя должна подвергаться амортизации; таким образом эта собственность понемногу перейдёт во владение общества, единственного собственника, живущего постоянно, постоянно поддерживающего своим трудом все созданные ценности, обладающего исключительным, всегда действительным правом на собственность.

<<< зміст

далі >>>