<<< попередня

В разговорах Африкан Александрович никогда не спорил, не навязывал своих мнений. Но нельзя сказать, чтобы он никогда не сердился. Иногда из-за пустяка крикнет на лакея; раз впоследствии, когда он завел старую экономку в доме, „она, - говорил он, - так меня вывела из терпения, что я ее чуть не бил". Удивительную имел способность различать людей; он насквозь видел, хороший это, или дурной человек. Начал я замечать, что друг мой худеет, бледнеет, не моется, отпустил волосы, не стрижется, вообще сделался каким-то странным. „Нет, говорю, брат! такъ жить нельзя!" На это он с удивлением сделал вопросъ! „Как же по твоему жить?"-„Да так, как в наше время все молодые люди живут".-„ Как же это?"- спросил он -„Во-первых, брось ты все эти книги! Они ни к чему хорошему не поведут! Зачитываешься - пропадешь! Покупай ружья, заводи собак, будем охотиться, ездить к соседям и принимать у себя". Представьте - послушалъ! Выезд къ соседям заставил его поневоле быть опрятнее и начал отвлекать его от усиленных занятий, так что он начал поправляться. Купил два ружья. Возьмем ружья и идем по берегу в имение к моим родителям, или в степь. Увидим какую-нибудь дичь. „Африкан, говорю! ты ближе, бей!" Подымет ружье, прицелится и опустит. Видимо, его охота не занимала. Так и воротится, не сделав ни одного выстрела. Такая выходка чрезвычайно меня бесила.-„Отчего же ты не стрелял?" Пусть себе живет! зачем ее убивать?-Я рассказываю бывало это в качестве анекдота с жаром другим. Он улыбается. Собрались мы как-то ехать к соседям на именины, где был предмет моей любви и должен был быть пир горой. „Пойдем, говорю, на именины, там будет очень весело". Запрягается коляска четверкою гнедых лошадей. Садимся и едем. На половине дороги заноровилась правая дышловая - ни с места. Сделаем круг. Домой идет, а вперед ни шагу. Я сержусь, а он говорить: „поворачивай домой!" "Ну что вы скажете? - говорю я. Ведь это несчастье! И что ты за человек? что не ты управляешь скотиной, а скотина тобой! я бы застрелил ее на месте и на тройке поехал!" Послушал! мучились, мучились, таки доехали. Покупая что-нибудь в лавках, иногда он и не думал торговаться, платил то, что с него спрашивали, а иногда по целым часам торговался из-за копейки. Не уступят, так и не купить. В этот период часто он в гостях, или в кругу многочисленных родных своих бывал очень любезен и весел: смеялся, рассказывал, принимал участие в играх, танцах, иногда даже, проплясывал в присядку „козачка". Часто в обществе он сидел и будто ничего не слышал, не видел, не замечал. Прийдет домой, расскажет мне такие мелкие подробности разговоров, костюмов, каких я и не думалъ подметить. Иногда зимой мы выезжали на месяц-два в город Вознесенск, или Елисаветград. Но и в городах наша жизнь почти ничем не отличалась от деревенской: он читал, писал, я лежал по обыкновешю, и только в известные часы мы гуляли, преимущественно въ немноголюдных местах. В Елисаветграде во время одной из наших прогулок его обокрали. Лакей наш был немец. Пало подозрение на него. Заявлено было в часть, посадили лакея в тюрьму. На допросе он не сознавался, и на третий же день Африкан Александрович сам поехал просить, чтобы его выпустили. Любил сватать других, но сам не влюблялся. Незадолго до выезда за границу он увлекался девичьей красотой неоднократно. Не лишним будет упомянуть еще об одном человеке, имевшем влияние на Африкана Александровича. После Крымской кампании появился в нашей местности интеллигентный старик Василий Иванович Литвинов, о котором впоследствии мы поговорим подробнее. Этот господин проживал в нашей семье несколько лет в качестве гувернера. Часто, когда соберутся гости, в том числе Африкан Александрович, пойдут богословские разговоры, в которых Литвинов всегда опровергал Троицу. Африкан Александрович, хотя в спор не вмешивался, но чрезвычайно внимательно слушал и, должно быть, в уме своем обдумывал этот вопрос, потому что, приехавши домой, часто со мной разговаривал об этом, но не находил сочувствия.

далі >>>