<<< попередня

Наконец Африкан Александрович под предлогом слабого здоровья, не доверяя нашим врачам, решил уехать лечиться за границу. Там он побывал в Германии, Австрии, Швеции, Париже и в Лондоне. Избрал место жительства в Штутгарте. Впоследствии он говорил мне, что слушал лекции в 2 университетах, но в каких и по каким предметам - не знаю, и беседовал с разными профессорами. Через год он возвратился въ Россию, но в деревне уже не жил, а прожил одну зиму в Елисаветграде, другую въ г. Николаеве. Вел жизнь такую же, как и до выезда за границу, но еще усиленнее начал читать и писать, сделался опрятен даже до щепетильности. Хотя держал слугу, но сам чистил себе платье, сам заметал, стирал пыль. По моему наблюдению он делал это для моциона. Завел токарный станок и, хотя не выходило ни одной вещи, все-таки он что-то делал. Имел он 2 имения. И вот с горячечною поспешностию он задумал их продать и выехать за границу. Говорил так: „надо урезать полы и бежать". И действительно, урезал полы - продал имения за полцены. Продав одно из имений и получил за него задаточные деньги, совершив запродажную запись, он уехал за границу, После чего уже не возвращался. Получить остальная деньги и совершить купчую крепость он поручил по доверенности мне. Покупатель в назначений срок купчей не совершил, вследствие чего лишался права оставить имение за собой, а задаток должен был остаться у Шпира, о чем, конечно, я незамедлил известить его. На это я получил неожиданный отвтт, читая который я сам себе не верил: "раз я продал имение, если покупатель сам не отказывается уплатить мне остальные деньги, то имение должно остаться за ним". Хотя он вел со мной постоянную переписку все время своего пребывания за границей, интересовался участию родных, политическим и внутренним экономическим положешем России, но сам мне, кроме как о своем здоровье и о погоде, ничего не писал. Раз впрочем на мой вопрос: знаком ли ты в Женеве с русскими социалистами и нигилистами? он ответил мне: ,,здесь их много, но я с ними знакомства не веду, мне эти люди не нравятся". За несколько лет до смерти он подал прошение на Высочайшее имя об увольнении его из русского подданства, что ему и было разрешено. Долго я не подозревал, что мой друг не только пишет философские сочинения, но что они уже изданы в Германии, читаются публикой, и немецкие газеты восхваляют эти сочинения русского философа. Как вдруг совершенно неожидано получаю от родного брата своего, жившего в это время на о-ве Мадейре, вырезку из одной немецкой газеты, где с похвалой отзываются о сочинениях руссвого философа А. Шпира. Эту вырезку в письме я отправил Шпиру и просил его: если эти сочинения принадлежат ему, то чтобы он выслал ихъ мне, так как я желал знать мысли близкого мне человека. Он не замедлил выслать мне две книги.

Одна довольно объемистая под заглавием „Бог и природа". Другая, небольшая, под заглавием „Мысль и действительность". Но увы, не зная сам немецкого языка и не имея знакомых, кто бы мне мог их перевести, я отдал их в библиотеку Елисаветградского реальнаго училища, где, по всей вероятности, они лежат под спудом и никого не интересуют. Чтобы закончить свой рассказ, прибавлю еще кое-что к характеристике покойного. Когда он возвратился после первого своего путешествия за границу, в Россию, он привез с собою в двух больших сундуках библиотеку на иностранныхъ языках, которую, выезжая окончательно за границу, он пожертвовал в пользу воскресной школы. Но школа в скором времени была закрыта. Тогда он написал, что дарит ее одной из родственниц. Брат этой родственницы служил тогда в Петербурге, забрал библиотеку с собой и продал там ее за две тысячи рублей. Не зная греческаго языка, он брал в Елисаветграде уроки этого языка у пастора лютеранской церкви. Другими же языками, как-то: латинским, французским, немецким, польским, он владел хорошо. Иногда говаривал, „как жаль, что я не получил высшого образования, а то теперь доучиваться мне самому трудно". Всегда у него на письменном столе стояло два бюста: Шевченка и Гоголя. Не любил покойник носить никаких драгоценных украшений, как-то цепочки, колец. Сошьет, бывало, одно платье и не снимает его, пока совсем не износится. Тогда только сошьет другое и снимаетъ старое. Садился иногда играть в карты, имел шахматы и любил играть. Часто помогал бедным родным, никогда не отказывал бедному, который попросит. Когда он давал иногда деньги мне, и я говорил, что мне совестно брать их, он отвечал: „отчего же? нет ничего худого, если часть денег перейдет от того, кто их больше имеет, к тому, кто их имеет меньше, или совсем не имеетъ".

далі >>>